ГИДЕОБРИЯ. Глава 14
Глава 14. Свидание
Вертолет приземлился на крыше престижнейшей гостиницы Рима. Из него вышла семнадцатилетняя Хелена Уэйн в шелковом белоснежном платье.
К ней тут же приблизился высокий мужчина примерно тридцати пяти лет в изысканном черном костюме.
Хелена тут же кивнула пилоту, и он сразу отвесил поклон. Вертолет отчалил.
Только после этого мужчина снял грим – и это был Человек с улыбкой.
— Признаю оригинальность, — осклабился он. – Таких свиданий в моей жизни еще не было. А она была непозволительно долгой.
— Может быть, сегодня? Мати рассказывала, что в первый раз все было в Риме.
Человек с улыбкой обнял девушку, и разговаривать она смогла лишь через три минуты.
Первым заговорил он.
— Мати рассказывала… Она рассказывала, как я привез ее в Рим и как она сама выбрала… того, кто стоил немало. Но свои деньги оправдал.
На самом деле… все очень не просто.
Я то, чего не должно было быть.
— Это я уже слышала.
— Я страшная сказка, которая случилась в реальности.
Та самая страшная сказка, в которой побеждает Серый Волк.
Где никто не смог его убить.
С другой стороны, ты именно та самая сказка, которую только и мог пожелать Серый Волк.
Мы многое вместе повидали.
Я не верю в любовь.
Я не верю в душу. Даже несмотря на то, что бывал в аду.
Я не очень верю в то, что у меня имеется то, что можно назвать сердцем.
Ты дочь моего злейшего врага, которую я смог приручить. И которая готова сделать один последний шаг.
— Почему же его не делаешь ты? Что останавливает тебя?
— Потому что сначала мы должны попросить благословение у твоего отца.
— Вот это по-настоящему смешная шутка. Знаешь, во что верю я?
Что есть у тебя и сердце, и душа. Иначе б не было у тебя Каори, Матильды и Вакико.
— Все они просто пешки в игре. Очень долгосрочной игре. Как и ты.
— Ты любишь меня?
— Исключительно как то, что не могу любить.
Если это вдруг случится… это поломает все.
Ты всего лишь станешь одной из них… бесконечных них, которые были до Каори.
— Что надо, чтобы быть той, которая может сравниться с Каори?
— Побить меня один на один.
— Я смогу. Меня Мати многому научила.
— Как и меня. Это был интересный процесс – когда дочь учила собственного отца, просто чтобы вдруг пригодилось.
Ее учили лучшие. Всех их я в последний раз уложил за минуту, но это несущественные детали.
— Когда ты подаришь мне сапоги?
— Как Каори, Матильде и Вакико? Тебе они никогда не были нужны. Другой типаж женской привлекательности. Не воин. А женщина.
Да, мне нравилось брать к себе тех, кого можно воспитать как воинов. Потому что…
— Потому что у тебя есть страх. Страх, что они не смогут защитить себя от этого безжалостного мира. И в первую очередь – от тебя.
— Почему ты не боишься? Не боишься мира, не боишься Бэтмена, который смеется. И главное – почему не боишься меня?
— Потому что ты взял меня под свое крыло, когда мне было двенадцать. Не убил, не изнасиловал и очень долго беседовал. Хоть мог сделать все, что угодно.
— Чем и завоевал твою любовь. Это называется Стокгольмский синдром.
— Он бы прошел через несколько месяцев.
— Гестапо было слишком милосердным, — решил он внезапно сменить тему.
Оно просто сжигало людей в печах. Пачками. Оставляя себе кое-что напоследок.
Один момент мне понравился, в кине с Мерил Стрип. “Выбор Софи” или что-то типа того. Ее фашист заставил выбирать, сын ее должен умереть или дочь. Она выбрала сына …. И ушла. А ведь так не должно быть, не так ли?
Я бы заставил ее – если уж она сделала выбор – по крайней мере включить печь, в которой будет сгорать ее дочь. Ее выбор, так ведь? Или отдать свою жизнь, попытавшись спасти обоих детей. Я отец, и я бы сделал так. Я прав?
Нацисты? Да они любителями были. Всего лишь сохраняли чужие зубки, тапочки и прочее, сжигая их в своих топках.
Я бы делал по-другому. Давал бы каждому из отцов, матерей и детей возможность выбора. Они сами вырвут своему ребенку или родителю золотые зубы или умрут. Сами снимут с них башмачки или умрут. Сами вырвут у них волосы или умрут. Или выживут. А если выживут – то сколько, день, два или всю оставшуюся жизнь? Кто угадает, кто угадает?
Вот тут человек и проверяется на прочность. Не то чтобы это что-то решало. Все в ад попадут однозначно. Не та эпоха – грешны все, почти с семи лет от рождения.
Но тебе, Хел, там ничего не угрожает. У меня там свои связи.
Только я могу изобретать такие способы мучений, какие ни Нерон, ни другой временный правитель преисподней в жизни не придумают. И они это ценят.
Так что даже в аду ты будешь, как и Матильда, жить почти райской жизнью. И твое мучение будет заключаться исключительно в том, что к тебе будет являться как кавалер один из претендентов на правительство адом. И то – лишь на то короткое время, которое разрешу я.
Но… это будет как минимум не скоро. Я буду продлевать ваши жизни, как и Каори. Как и свою.
— С помощью дионезиума.
— Да, но даже он не есть гарантия бесконечного бессмертия. Когда-нибудь ресурс израсходуется. Вот тогда и настанет наш черед. Но все уже готово.
— А Дарксайд? Я немного в курсе ваших с Мати дел. Можно морочить ему голову с поисками уравнения анти-жизни годами. Но когда-нибудь настанет день, когда его терпение иссякнет. Хуже того, догадается, что оно у вас уже есть.
— Вот тогда он и узнает, как оно работает. На себе. Мати овладела им в совершенстве, под моим чутким руководством.
— Весьма благородно и по-современному – отдать всю власть над галактикой своей дочери, а самому быть в тени, будучи при этом самым страшным злодеем всех времен. А если она тебя предаст?
— В ту же секунду, когда она предаст меня, ты предашь ее.
Вы сблизились, я знаю. Так и должно было быть. Но на самом деле… нет, мне не надо спрашивать, кому ты верна на самом деле.
— Ты… прекрасно знаешь.
— Но вот ведь черта в настоящих дьяволах… они могут позволить себе великодушие.
Только его цена может быть… иногда… слишком велика.
Я преподнес нескольким моим так сказать друзьям дары. Жизни их любимых детей. Благополучие их семей. Расположение их возлюбленных.
И исключительно для того, чтобы Бэтмен, который смеется, лишил их этого. Чтобы им было действительно что терять.
Вот тогда они и станут моей маленькой армией. Лишь кажущейся маленькой.
Он попытается их запугать, но – увы – он будет недооценивать одно. Это не та вселенная, к которой он привык. Здесь никто из них не боится Бэтмена. Здесь все они боятся только меня.
Потому что знают, что я могу быть не только сумасшедшим.
Максимальная жестокость и безжалостность – это не безумие. Это называется по-другому. Социопатия, психопатия, антисоциальное или аморальное поведение. Но это не сумасшествие.
Сумасшествие – это когда не понимаешь, что делаешь. Не могу не признать, что у меня было несколько месяцев такого состояние. Но его и не могло не быть, при переходе от простого работающего на мафию киллера и всего лишь вора драгоценностей до массового убийцы.
Но… оно прекратилось.
— Женщина помогла. Я знаю. То есть ее смерть. И знаю, что ее имя в этой вселенной нельзя произносить вслух.
— Многим с тобой Матильда поделилась. Я даже уже не до конца уверен, кто кого из вас больше контролирует.
Она считает тебя овечкой, забывая, что в тебе сила твоего отца и хитрость твоей матери. Что всегда помню я. Точно также она недооценивает Бэтмена, который смеется.
Ей только кажется, что первый раунд остался за ней. Что Апокалипсис удалось отсрочить.
Явиться назад с головами трех Бэтменов и трех Джокеров? Да он уже их нарезал. Вселенных хватает, и достаточно беспечных Бэтменов и абсолютно безумных Джокеров тоже.
Так что он уже здесь, могу тебя порадовать.
То, что он позволил себе быть схваченным этими изобретенными Каори роботами-скелетами, пусть не введет тебя в заблуждение. Он действительно позволил им это сделать. Ему надо просто было увидеть ее.
— Какой его следующий шаг?
— Найти меня. И проверить на прочность меня. Также он будет искать твоего отца. Когда ты его видела в последний раз?
— Ой. Наверно, год назад. Или два назад. Он… сказал, что отлучается по делам в родном городе.
— Если бы он был в Готэме, я уже б об этом знал. Но… так для всех лучше.
Пусть Бэтмен будет загадочной картой. Меня он не убьет и не будет этого делать – проверено временем. Если захочет сразиться снова с безумным двойником – на здоровье.
— А если Бэтмен, который смеется, придет ко мне?
— О, это исключается. Есть несколько Хелен, дочерей Брюса Уэйна, в разных вселенных. На разных Землях. Одна из них стала мстительницей Охотницей после смерти отца и матери. Этого я не позволил – в плане смертей. Но арбалет ты освоила?
— Освоила. Как и несколько боевых искусств. Каори учила. Она хороший учитель.
— Она хороша во всем, можешь мне поверить. Так, другую Хелену отдали в приют. Этого я тоже не позволил. Третья… стала Бэтменом. Просто потому, что не нашлось других претендентов на роль.
— И как…?
— Я знаю, что ты имеешь в виду. В их вселенной Джокер был заморожен, а потом застрелен, в таком же беспомощном состоянии, из всех людей, Томасом Уэйном, отцом там покойного Брюса.
— Жутковато звучит. Ты настолько хорошо знаешь все про параллельные вселенные…
— Я заинтересовался ими, когда мы с твоим отцом повязали это отродье. Довольно быстро все выяснил. Кум Дарксайд помог, как и некоторые другие. Ты ж не хуже меня знаешь.
— Да, ресурсы у тебя есть.
Если сегодня не будет… если мы…
— Проведем милый вечер вдвоем. Больше ничего.
— Тогда ответь хотя бы на два вопроса.
— Легко. Хоть на оба.
— Что ты собираешься делать с сыном Мати и Бэтмена, который смеется?
— А тут есть три ответа.
Первый – вручу его очередному правителю ада. Как плату за мое – и моих наследников – благополучие.
Второй – просто отдам на воспитание хорошей семье, у которой не случилось с детьми.
Третий – вручу его тебе. И ты будешь сама догадываться, что с ним делать и как его воспитывать.
Какой второй вопрос?
— Просто… когда?
— А тут ответ будет один. Когда твой отец даст благословение.
— Этого не будет никогда, — потупила глаза Хелена. – Ты действительно можешь быть жестоким.
— Да, могу… но опять же, те, кто стоят выше тех, кто считают себя богами, могут позволить себе милосердие.
— Мне не нужно милосердие, — прорычала девушка. – Ты научил. Тому, что милосердие лишь для рабов. Я не раб. Я точно знаю, чего хочу. И я не боюсь ошибиться.
— Что ж… Если при всех моих доводах ты согласна… то заходи, — и белоснежная рука обняла Хелену.
— Увы, мама, — обняла Матильда, наблюдающая за апартаментами, Каори, — ты ж знала, что это случится.
— Знала. И что именно в ее семнадцать. Я уже простила, обоих, давно. Но к нему я наведаюсь этой же ночью.
— Ничего другого я от тебя и не ждала, — обняла мать Матильда. — Маленький клуб женщин.
Но, как он учил?
Любая женщина может предать другую в один момент. Всего лишь ради мужчины. Будь готова к этому.
Человек с улыбкой сидел в кресле в своем фиолетовом халате, читая вечернюю газету.
Он не заметил, как окно за его спиной открылось и в него проникла фигура в плаще и маске с ушами.
Лишь когда звякнули шпоры на сапогах, он отложил газету в сторону.
— Кажется, я не один, — предположил он.
— Я мщение, — ответил суровый голос. — Я ночь. Я твоя императрица.
Поединок длился двадцать секунд, после чего наручники были надеты.
— Последние слова? – поинтересовалась Каори, щекоча золотой шпорой белоснежное горло.
— Почти. Но еще нет, — сбросив открытые наручники, белые руки со скоростью змеиного броска схватили ее за горло. — Однако уже близко. Когда-нибудь получится.
Отпустив горло Каори, он обнял ее.
— Как сегодняшняя вечеринка? – поинтересовался Человек с улыбкой.
— Нормально. Не понравилась твоя первая полноценная измена.
— После всех позволенных тебе измен? Шива, Одри и прочие?
— Ты не считаешь женщин соперницами. Я считаю.
— Тогда бы ты ее убила в ее двенадцать.
— Я думала об этом, но…. Мати посоветовала тогда воздержаться.
— Тогда послушай голос разума и теперь. Они приходят и уходят. А ты будешь со мной… навсегда?
— Навсегда, — ответила Каори.
Вадим Григорьев.